В Ульяновске возложили цветы к памятнику Гаю Дмитриевичу Гаю
Мероприятие было приурочено к 127-летию со дня рождения первого командира Железной дивизии, освободившей город Симбирск от белогвардейцев 12 сентября 1918 года.
В церемонии возложения цветов приняли участие представители администрации Железнодорожного района, армянской диаспоры, жители и учащиеся школ района.
Памятник Гаю Дмитриевичу Гаю открыт в 1986 году как дар Армении Ульяновску. Автор памятника – армянский художник Сурен Казарян. Памятник установлен на проспекте Гая на площади возле ДК «Современник».
О судьбе Г.Д. Гая были написаны целые книги, десятки журнальных и газетных статей. Но идут годы, и молодое поколение уже куда меньше знает о герое гражданской войны.
Легендарный командир, возглавивший Сенгилеевско-Ставропольскую группу войск в июле 1918 года, вывел три тысячи бойцов из окружения белых и вышел на станцию Майна. 27 июля эта часть получила наименование «Сводной Симбирской дивизии» и влилась в состав 1-й армии В.В. Куйбышева.
Гай Дмитриевич стал широко известен после освобождения Симбирска. А дивизия официально стала «Железной». Именно Гай направил В.И. Ленину телеграмму: «Дорогой Владимир Ильич! Взятие Вашего родного города – это ответ на Вашу одну рану, а за вторую будет Самара». Писатель-исследователь Дунаевский доказал, что именно Гай является автором этой «целебной» телеграммы.
Его 24-я Симбирская Железная дивизия освободила десятки поволжских и уральских городов. Он был одним из организаторов Красной кавалерии. Под его руководством начинали свои воинские карьеры будущие маршалыГеоргий Жуков и Иван Баграмян.
Полководец тесно связан с нашим ульяновским краем. Через три месяца после освобождения Симбирска Железная дивизия была уже под Оренбургом. Наши земляки собрали и направили красноармейцам новогодние подарки. 24-го декабря Гай прислал в Симбирск телеграмму: «Дорогие товарищи! Красноармейцы 1-ого, 2-ого и 3-его симбирских уездных полков 1-ой Симбирской Железной дивизии, из газет узнав о Ваших щедрых пожертвованиях на подарки им, просят меня выразить свою глубокую благодарность и уверения, что по-прежнему стальные симбирские полки стойко и победоносно до пояса в снегу движутся вперед, и очень скоро последняя опора белогвардейцев – Оренбург, Стерлитамак и Уфа – падут под их мощным ударом. Передав желания симбирских железных полков, прошу зачислить мою кандидатуру в члены партии коммунистов г. Симбирска и о принятии уведомить».
Гай заочно был принят в партию и ему был выписан членский билет. В 1928-м и 1933-м годах Гай Дмитриевич приезжал в Ульяновск. Второй приезд связан с 15-летием создания Железной дивизии. Полководец встречался с боевыми друзьями, бывал в селах, по которым проходила его дивизия. В Сенгилее решили запечатлеть для командира, да и для истории, тех, кто стоял у истоков Железной дивизии.
На большом холсте, взятом в деревянную рамку, разместили восемьдесят портретов, по центру – фотографию Г.Д. Гая, под ней – командира Сенгилеевского отряда Якова Маракина. В левом углу художник нарисовал фигуру красноармейца, опоясанного патронными лентами, с кобурой и гранатами на поясе. В правой руке он держал винтовку, а в левой – древко развивающегося знамени. И как бы на полотнище знамени впечатаны слова «На память бывшим красноармейцам, партизанам, членам их семей и бывшему командиру Гаю Дмитриевичу Гаю. 1918 – Сенгилей – 1933». Для памяти сделали снимки зданий, где размещался штаб отряда, 2-я и 4-я роты. И все это сфотографировали. Всех этих людей, молодых и пожилых, в форменных фуражках, деревенских кепках и папахах, Гай знал не только по фамилии, но и по имени. Грандиозное фото было сохранено в семьях гаевских однополчан, несмотря на последующие печальные события. До ареста Гая оставалось два года. До гибели – немногим больше.
Последующие три десятилетия отмечены стремлением официальных структур вычеркнуть из памяти славное имя, но к Гаю Дмитриевичу посмертная слава оказалась благосклонной. В Ереване вознесся памятник начдиву Железной дивизии. Скульптор Сурен Назарян запечатлел Гая на вздыбленном коне с поднятым мечом в правой руке. Скульптурные изображения героя стали появляться и в Ульяновской области. Первым открылся памятник в пионерском лагере автозавода, названном его именем. Многие помнят, что остановка поезда местного сообщения около станции Охотничьей так и называлась – «Пионерлагерь Гая».
Два памятника открыты в Сенгилеевском районе: один в самом Сенгилее, второй – в Екатериновке. Именем Гая был назван проспект в Ульяновске, там же был поставлен и памятник. По этой дороге въезжал в город автомобиль Гая, или, как его называли в шутку бойцы, – самоварчик (вода в радиаторе часто закипала).
А в 1958-м году на здании областной больницы № 2 (ныне госпиталь ветеранов войны) была открыта мемориальная доска, на которой высечены слова телеграммы, направленной Ленину, и его ответ бойцам 1-й Армии.
Спустя десятилетие именем героя называли пионерские дружины и отряды. Красные следопыты шли по местам боевой славы Железной дивизии, пытаясь сохранить для потомков воспоминания немногих очевидцев. До сих пор в Чуфаровской средней школе Вешкаймского района функционирует музей полководца. Гай был избран почетным членом Сенгилеевского и Ульяновского городского исполкома. Был инициатором сбора средств на памятник Ленину в Ульяновске. Каждый год, первого сентября, проходят в школах уроки мужества.
Было бы справедливым, чтобы не осталось в забвении и имя Г.Д. Гая. Даже сегодня есть чему у него учиться: он был блестящим полководцем и кавалеристом, публицистом, историком, знал 12 языков, играл на пианино и тарах (армянском национальном музыкальном инструменте). Он был истинным интернационалистом, о чем мы сегодня забываем. Может, потому-то и не вылезем никак из той ямы, куда затащили нас «любители национальных квартир». Гай сегодня дает нам замечательные уроки – только не всегда мы являемся добросовестными учениками.
По материалам Владимира Кузьмина
Гая Дмитриевич Гай, «Железный» комдив
Из истории
К 125-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ И 75-ЛЕТИЮ ГИБЕЛИ Г.Д. БЖИШКЯНА
3 июля 1935 года в Минске был арестован начальник кафедры военной истории Военно-воздушной академии РККА им. Н.Е. Жуковского Гайк Дмитриевич Бжишкян, более известный как Гая Дмитриевич Гай. На празднование 15-й годовщины освобождения Белоруссии от белополяков он, почетный гражданин Минска, прибыл с женой Наталией Клоковой. Это был первый случай, когда прилюдно брали красного командира пролетарского происхождения. Вернувшись в Москву, Наталия Яковлевна обратилась за помощью к старому революционеру Петру Кобозеву*, который был на «ты» с «кремлевским горцем». Сталин через помощника передал Кобозеву: «НКВД разберется». И НКВД разобрался. Его обвинили в измене родине, создании антисоветской «Группы Гая», покушении на Сталина. Так называемое дело Гая составило восемь томов.
ДЕРЗКИЙ ПОБЕГ
Из московской Бутырки, где Гая допрашивали по обвинению в «создании военно-фашистской организации в РККА», он писал наркому внутренних дел СССР Генриху Ягоде:
«Совершил весьма тяжелое, ужасное преступление перед партией – тов. Сталиным, будучи выпивши, в частном разговоре с беспартийным сказал, что «надо убрать Сталина, все равно его уберут». Мне тяжело здесь повторить вновь характер и содержание разговора, подробности следствию известны. Это ужасное преступление я совершил не потому, что я контрреволюционер или оппозиционер, что я не разделяю генеральную линию партии или состоял в антипартийных организациях и вел подпольную борьбу с партией. Нет, не поэтому, это я Вам докладываю совершенно честно, это можно доказать всей суммой моей прошлой общественно-политической и военной работы. Это гнусное преступление я совершил под влиянием двух основных факторов: а) под влиянием личной неудовлетворенности своим общественным положением и занимаемой должностью и б) под влиянием антипартийных разговоров с некоторыми близкими мне большевиками (даже «старыми» большевиками), фамилии которых следствию известны. Фамилии некоторых антипартийно настроенных дам тов. Молчанову. Под влиянием указанных факторов и я стал катиться на путь двурушничества. Правда, говорил, писал, выступал (и очень часто) за тов. Сталина, но перебороть окончательно влияние товарищей, влияние шушукающей среды я не мог. И вот вырвалось все это по адресу вождя партии, по адресу тов. Сталина, в такой гнусной форме и словах».
Видимо, обнаружив в архиве письмо Гая Ягоде, британский литературовед, профессор русской литературы колледжа Королевы Марии Лондонского университета Д.Р. Рейфилд в своей книге «Сталин и его подручные» преподносит случившееся в таком свете: «В октябре 1935 г. курьезный случай старого армейского командира Гая Гай-Бжишкяна вывел Сталина из терпения. Гай в пьяном виде говорил собутыльнику: «Надо убрать Сталина». На него донесли…»
15 октября 1935 года Особое совещание при НКВД СССР приговорило Гая к пяти годам лагерей. Трудно сказать, какие мысли роились у него в голове перед отправкой в места не столь отдаленные, но гонителям своим он успел задать жару: 22 октября по пути из Москвы в ярославскую тюрьму «Коровники» Гай сбежал из пассажирского вагона. Экстренное торможение позволило остановить поезд только через 250-300 метров. За это время Гай успел скрыться в лесочке.
На поиски опасного беглеца руководство НКВД СССР бросило 900 курсантов Высшей пограничной школы. Облава удалась, но сам факт побега и шум, поднятый чекистами в ходе розыска, поставил точку в карьере наркома внутренних дел Ягоды, потерявшего сперва должность, а затем свободу и жизнь.
А чуть свет 23 октября 1935 года начальник секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР Г.А. Молчанов и заместитель начальника оперативного отдела ГУГБ З.И. Волович докладывали наркому Ягоде:
«Обстоятельства побега, по показаниям допрошенных нами комиссара оперативного отряда, красноармейцев Рязанова, Васильева и Середы, таковы:
В пути следования Гая Гай дважды просился в уборную. Первый раз, приблизительно через час после отъезда из Москвы, сопровождался Рязановым и красноармейцем Середой с соблюдением устава караульной службы. Второй раз Гай просился в уборную, не доезжая до станции Берендеево. После отхода поезда со станции Берендеево в 22 часа 35 минут был выведен в уборную Рязановым и Васильевым, на этот раз в нарушение караульной службы: никто из сопровождающих Гая не встал на подножку вагона для наблюдения за окном уборной, а оба наблюдали в вагоне…
По показаниям Васильева, Гай после оправки, стоя у умывальника, внезапно ударом плеча разбив два стекла и выбив часть оконной рамы, выбросился из окна туловищем вперед.
Поиски, предпринятые Рязановым и Васильевым на месте побега, ничего не дали, Гай обнаружен не был».
Молчанов и Волович заверили Ягоду, что все необходимые меры для поимки Гая приняты: все станции и поезда проверены, активизирована милиция и ее агентура, оставлена засада у квартиры Гая, а главное – оцеплен сплошным кольцом район побега и мобилизованы все силы для прочесывания местности. Получив более или менее полную информацию о ЧП, нарком Ягода 24 октября докладывает Сталину:
«Для широкого окружения места побега мною было выброшено 900 командиров Высшей пограничной школы во главе с т.т. Прокофьевым и Фриновским, кроме того, все сотрудники НКВД с задачей организовать членов ВКП(б), комсомольцев и колхозников и образовать широкое кольцо, обеспечивающее задержание Гая. Также были закрыты все шоссейные и проселочные дороги, подступы к Москве и установлен строжайший контроль по линии железной дороги и водным путям. К 13 часам 24 октября с. г. кольцо, образованное в радиусе 100 километров от места побега (из командиров Высшей пограничной школы, сотрудников НКВД, местных членов ВКП(б), комсомола и колхозников), сжималось в направлении к станции Берендеево. В это время производящие проверку на линии железной дороги сотрудник транспортного отдела ГУГБ Демидов, Фриновский и Волович услышали крики и заметили в километре от себя человека верхом на лошади, жестами зовущего их к себе. Т.т. Демидов, Фриновский и Волович быстро направились к нему. Зовущим оказался колхозник села Давыдово Толков П.Г. он сообщил подошедшим к нему товарищам, что он встретил вышедшего из леса человека, схожего с приметами разыскиваемого, заподозренный находится в настоящее время в трех километрах отсюда и охраняется учителем-директором Давыдовской школы Александровым Н.П. которого он, Толков, вызвал к себе на помощь, заметив подозрительного. Прибыв на место, опознали в нем Гая и немедленно по моему распоряжению препроводили в Москву».
В своей книге «НКВД изнутри: Записки чекиста» М.П. Шрейдер (в 1935 г. начальник Управления рабоче-крестьянской милиции НКВД Иваново-Промышленной области) пишет:
«После убийства С.М. Кирова в стране быстро нарастала атмосфера всеобщего недоверия и подозрительности ко всем, имевшим в прошлом хотя бы отдаленное отношение к троцкизму или к другим группировкам… Впервые мы столкнулись с этим явлением осенью 1935 года, когда в Иваново пришла сверхсрочная шифровка из Москвы, предлагавшая органам НКВД, милиции и пограничным войскам принять самые энергичные и активные меры к розыску «опасного преступника» Гая Дмитриевича Гая (Бжишкяна), бежавшего из окна вагона по пути следования, кажется, в Ярославскую тюрьму.
Это известие меня поразило. Бывший легендарный герой гражданской войны, которого я лично знал еще по Вильно в 1920 году, в последние годы – профессор военной академии им. Жуковского, как мог он стать на путь измены.
Начальником штаба по розыскам был назначен Стырне В.А. (нач. отдела УГБ НКВД Украинской ССР. – М. и Г.М.), но он перепоручил это дело мне, и я в течение двух или трех суток принимал донесения о ведущихся розысках и сообщал о ходе дел в Москву. Начальником центрального штаба по поимке Гая в Москве был замнаркомвнудел Г.Е. Прокофьев, его замом – член коллегии НКВД Л.Г. Миронов. Оба они чуть ли не ежечасно звонили мне, требуя усилить розыски. Прокофьев несколько раз подчеркивал, что за розыском Гая наблюдает лично Сталин, которому штаб должен ежечасно предоставлять сводки, поэтому мне необходимо докладывать им каждые 45 минут.
Обнаружили Гая в стогу сена со сломанной ногой не наши работники, а проходившие мимо сельский учитель и колхозник. Один из них побежал сообщать и по дороге встретил группу сотрудников органов из Москвы, возглавляемую М.П. Фриновским (впоследствии первым заместителем Ежова). Как потом рассказывали очевидцы, Фриновский подошел к лежащему Гаю, протянул ему руку и сказал:
– Здорово, Гай!
– Всякой сволочи руки не подаю, – ответил Гай. – Берите и продолжайте свое черное дело».
Гай и не подозревал, что побегом своим дал Сталину повод избавиться от наркома Ягоды, уже отработавшего свое. После поимки Гая, 25 октября 1935 года, Сталин с курорта возмущенно пишет членам Политбюро Молотову и Кагановичу, а также Ягоде:
«Из обстоятельств побега Гая и его поимки видно, что чекистская часть НКВД не имеет настоящего руководства и переживает процесс разложения. Непонятно, на каком основании отправили Гая в изолятор в особом купе, а не в арестантском вагоне? Где это слыхано, чтобы приговоренного к концлагерю отправляли в особом купе, а не в арестантском вагоне? Что это за порядки. Еще более чудовищна обстановка поимки Гая. Оказывается, для того, чтобы поймать одного сопляка, НКВД мобилизовал 900 командиров пограничной школы, всех сотрудников НКВД, членов партии, комсомольцев, колхозников и создал кольцо, должно быть, из нескольких тысяч человек радиусом в 100 километров. Спрашивается, кому нужна Чека и для чего она вообще существует, если она вынуждена каждый раз и при всяком пустяковом случае прибегать к помощи комсомола, колхозников и вообще всего населения? Далее, понимает ли НКВД, какой неблагоприятный для правительства шум создают подобные мобилизации? Наконец, кто дал право НКВД на самочинную мобилизацию партийцев, комсомольцев и колхозников для своих ведомственных потребностей? Не пора ли запретить органам НКВД подобные, с позволения сказать, мобилизации? Важно заметить, что вся эта кутерьма была бы исключена, если бы Гай был отправлен в арестантском вагоне. Я думаю, что чекистская часть НКВД болеет серьезной болезнью. Пора заняться нам ее лечением».
* * *
Гайк Бжишкян любил при случае обронить, что все армяне – от прародителя Гайка, вот почему он Гая Гай.
А может, ему приходилось заслушаться пением птиц в лиственной рощице, именуемой у славян «гай».
Вряд ли теперь конкретно кто скажет, откуда пошло это Гай, и уж тем более Гая Дмитриевич Гай.
В ПРЕДЧУвСТВИИ ГИБЕЛИ
Из камеры Гай писал Ягоде покаянные письма, жаловался на судьбу: «Ничто мне не жаль, ни семью, ни малолетнюю дочь, ни инвалида престарелого отца, мне жаль до жгучей боли имя старого боевого командира Красной армии «Гая»… Тов. Ягода, мне очень больно об этом говорить… Умоляю еще раз партию простить меня и дать возможность своей кровью искупить вину». В конце странички была приписка: «В камере темно, да и слезы мешают писать. »
Вскоре Гай заболел и слег. Вопреки слухам о жестком характере Ягоды, тот велел кремлевским врачам обследовать его. Сталину сообщили, что «7-го ноября заключенный Гая Гай заболел крупозным воспалением правого легкого»
и… внезапно умер.
Гая Гай все еще жил надеждой, что Сталин помилует его, но узнав о расстреле Тухачевского и других военачальников, пал духом. В начале декабря 1937 года, на последнем свидании с Наталией Яковлевной, Гай не стал обнадеживать жену, только попросил поцеловать дочь и передать ей, что отец уйдет из жизни таким же чистым, каким и жил.
* * *
Уже в застенках НКВД Гаю было предъявлено новое обвинение – участие в антисоветской террористической и шпионско-диверсионной организации правых. Никаких компрометирующих материалов на Гая (как позднее выяснилось) не было. Суд располагал лишь показаниями осужденных по другим делам – помощника инспектора кавалерии РККА Б.К. Верховского и Е.Ф. Куликова. Их показания в суде не проверялись и доказательствами виновности Гая служить не могли. Тем более что Верховский ссылался лишь на свои предположения, а Куликов – на бывшего первого секретаря Московского областного и городского комитетов ВКП(б) Н.А. Угланова. Но по делу последнего Гай вообще не упоминается, а сам Гай категорически заявил, что Угланова не знает и в глаза не видел.
В «Списке лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного суда Союза ССР», подписанном Сталиным, Молотовым и Ждановым 7 декабря 1937 года, «Гай (Бжишкян) Гая Дмитриевич» шел по списку «Москва-центр» из 272 человек за номером 48 по 1-й категории, то есть обреченным на ВМН – высшую меру наказания.
И хотя Гай и на предварительном следствии «по второму делу», и в судебном заседании категорически отрицал ничем не обоснованные обвинения, Военная коллегия Верховного суда (ВКВС) СССР приговорила его 11 декабря 1937 года к высшей мере. Расстрелян он был в тот же день на подмосковном полигоне «Коммунарка».
Легендарный полководец был реабилитирован посмертно и восстановлен в партии 21 января 1956 года.
«Сталин был не прав, послав Гая на эшафот», – много позже скажет маршал Советского Союза Семен Буденный, любимец вождя. Гай оказался едва ли не единственным, кто пытался постоять за себя, бежать, а не строчить без конца унизительные и бесполезные прошения.
Военный историк и писатель Гайк Айрапетян пишет о своей встрече с Семеном Буденным, когда в начале 60-х годов принес ему свою книгу «Железный Гай» и попросил написать «слово к читателю».
«Более десяти лет верой и правдой служил Отечеству на территории Армении. Александрополь, Игдырь, Сарыкамыш, Карс. Потом — война, от звонка до звонка сражался на Кавказском фронте. Служил, дружил с армянами и этим горжусь. Ну что, о Гае написано с любовью, с душой и, как мне кажется, с болью. Слово казака, подпишу! Хотя признаюсь, не очень-то мы ладили. В Алашкертской долине он у нас горную пушку свистнул, на Северном Кавказе ограбил склады одной из моих дивизий. На польском фронте промчался до Варшавы, а я застрял подо Львовом из-за упрямства Иосифа Сталина. Вот и назвал польский маршал Юзеф Пилсудский Гая лучшим военачальником Страны Советов. А когда стал завкафедрой в академии, полгода не принимал у меня зачета по военной истории. Руки мне не подавал, все урядником называл. Скажу, не таясь, он нагло ухаживал за моей первой женой, которую потом я зарубил. Но все равно уважал я его как отличного конника и мудрого полководца. Что же, вернем брата-конника из небытия! Тащите-ка факсимиле».
ПОД ФЛАГОМ ПАРТИИ «ГНЧАК»
Гая Гай, он же Гайк Бжишкян, сын народного учителя Дмитрия Бжишкяна, родился 6 (18) февраля 1887 года в городе Тавризе (Персия). Его отец – один из основателей и активный член армянской социал-демократической партии «Гнчак» («Колокол») в Персии. Партия, ставившая своей целью избавление от турецкого ига путем вооруженного восстания и объединение армянских земель в независимое национальное государство, создана была в Женеве группой студентов-армян спустя полгода после появления на свет Гайка.
Прилежный ученик, Гайк Бжишкян успешно окончил 4-классную городскую армянскую школу Арамян и уже в 15 лет вступил в Тавризскую организацию партии «Гнчак», ведя разъяснительную работу среди учащихся. На этом детство его и кончилось.
В конце 1903 года семья перебирается в Тифлис, где он поступает на учебу в армянскую учительскую семинарию Нерсисян. Там он организует социал-демократический кружок. В разгоревшейся борьбе между левым и правым крылом партии «Гнчак» примыкает к левому, большевистскому. Не пройдет и года, как его исключат из семинарии за подрывную революционную работу. Действия властей подталкивают юношу к мысли стать профессиональным революционером. Теперь он активно сотрудничает с армянскими социал-демократическими изданиями на Кавказе и в Персии – «Банвор» («Рабочий»), «Банвори дзайн» (Баку), «Дзаик» (Персия), «Гахапар» (Тифлис), «Гнчак», «Лрабер», выступая под псевдонимом «Банвор» и «Банвор Гайк».
В 1905 году принимает участие в покушении на армянофоба, наместника Кавказа князя Голицына. Гайку приходится бежать в Баку, где перед ним открываются широкие возможности вести пропаганду социалистических идей среди местного пролетариата – армян и персов.
В 1906 году большевистская фракция гнчакистов на Закавказской конференции выступает за слияние партии с большевиками, но остается в меньшинстве. Тогда Бжишкян, возглавив вместе с Касьяном, Соском, Агроновым и Мкичем Азаняном движение за смычку с большевиками, развертывает деятельную пропаганду среди рабочих, все еще доверявших меньшевикам-гнчакистам.
Вскоре царская охранка выслеживает Гайка Бжишкяна, и в конце 1906 года он оказывается в Баиловской тюрьме. Выйдя, устраивается масленщиком, а затем тартальщиком на нефтепромыслах Нобеля, организует рабочие кружки в районах Балаханы, Сабунчи и Биби-Эйбат. В 1908-1909 годах вместе с большевиком Степаном Шаумяном они создают союз нефтепромышленных служащих в Балаханах.
В 1910 году, спасаясь от преследований полиции, бежит в Тифлис, где, окончив бухгалтерские курсы, работает счетоводом. Участвуя в профдвижении, способствует рождению Тифлисского союза торгово-промышленных служащих. В конце 1911-го попадает в Метехский тюремный замок, откуда в начале 1912-го высылается в Астрахань под надзор полиции.
ВО ГЛАВЕ 6-Й ДОБРОВОЛЬЧЕСКОЙ
Гайк Бжишкян в Тифлис возвращается лишь года через два, там же оканчивает школу инструкторов и офицеров и в конце 1914-го добровольцем уходит на фронт – воевать в русской армии.
В январе 1915 года в составе войск Кавказского фронта формируются шесть армянских добровольческих дружин от 1000 до 1200 стрелков и всадников в каждой. Командуя кавалерийской ротой в 6-й дружине, Гайк Бжишкян участвует в боях за освобождение Эрзрума, Хлата и Муша от турок. Производится в штабс-капитаны.
* * *
Неизвестную страницу биографии Гайка Бжишкяна открывает для нас писатель Хачик Даштенц. Есть в его романе-эпопее «Зов пахарей», повествующем о героической борьбе армянских гайдуков-фидаинов с османскими властями, такой эпизод:
«Генерал Абасов шлет докладную главнокомандующему Кавказским фронтом: дескать, армянские добровольцы убили начальника полиции Багеша
и труп скинули в пропасть, надо-де приказать Первому Армянскому полку покинуть Багеш…
По абасовской записке наместник вызывает в Тифлис Андраника: видно, собирался судить его. Сдав командование, тот готовился отбыть в Тифлис.
Крутя уздечку в руках, мрачный, стоял он посреди снегов.
Ехать или не ехать? Пребывая в раздумьях, уловил, что кто-то идет к нему по скрипучему снегу. Им оказался ротный Гайк Бжишкян, тавризец. Все звали его Банвор Гайк.
Голова была перебинтована, рука на перевязи.
– В чем дело, Гайк?
– Простите, Мец (Большой. – М. и Г.М.) гайдук, я хочу выказать вам свое восхищение. Отряд ваш славно взял Багеш.
– Так-то оно так, но теперь нам предлагают оставить город.
– Боюсь, наместник вызвал вас, чтобы судить.
– Скорее всего так оно и есть
– Нас надули, Мец гайдук, самым наглым образом. Вся нация, весь народ наш обманут, – с горечью выдохнул молодой ротный.
Сказал, отдал честь и отошел».
* * *
Из публикаций Гайка Бжишкяна в тифлисской газете «Гахапар» («Карин», «В Эрзрум», «Письма из Эрзрума» и др.) общественность знала о положении в Западной Армении, разграблении и разорении армянских сел турками, о депортации и массовой резне армянского населения.
В те же дни другая тифлисская армянская газета – «Мшак» в статье «Один из героев армянского народа» рассказала: русский генерал, командир корпуса со своей свитой, прибывший награждать отличившихся в боях воинов 6-й армянской добровольческой дружины, был крайне удивлен, узнав, что офицер, явившийся на смотр с забинтованной головой и рукой на перевязи, и есть тот самый храбрый ротный, который после гибели командира, получив в бою три ранения, не дрогнул и повел дружину в атаку. Дружина одолела противника и освободила несколько армянских сел.
В порыве нахлынувших чувств генерал кинулся обнимать бесстрашного офицера, расцеловал его перед строем и прикрепил на грудь ему Георгиевский крест и Георгиевскую медаль.
Тем офицером был Гайк Бжишкян.
Та же газета «Мшак», отслеживая героические действия добровольческих отрядов, разместила на своих страницах подробный рассказ о том, как смертельно раненый командир
6-й дружины подпоручик Григор Авшарян просил ротного Гайка Бжишкяна принять от него в дар золотую Георгиевскую саблю, которой награжден был за доблесть.
Воодушевленный столь ярким проявлением доверия к нему, Бжишкян, приободрив бойцов, повел их на штурм курдов, пособников турок. Потеряв 82 человека убитыми, те оставили позиции и бежали из села. На другой день курды, получив подкрепление от регулярной турецкой армии в 4 тысячи солдат, 3 орудия и 4 пулемета, бросились атаковать армян. Но были отбиты и обращены в бегство, оставив при этом 2 села и 150 трупов.
На другое утро противник предпринял штыковую атаку, но был отброшен, теперь уже на 35 верст, оставив на поле боя 400 человек убитыми. Потери армян оказались не столь ощутимы: 9 убитых при 52 раненых.
Дух армянских воинов личным примером поднимал новый командир 6-й дружины Гайк Бжишкян.
* * *
Когда русское командование отозвало армянские дружины с фронта, Гайк Бжишкян стал передавать свой опыт и знания молодым офицерам в тифлисской школе инструкторов и офицеров.
В Тифлисе же Бжишкян случайно встретил писателя Александра Ширванзаде. Завязалась живая беседа. Говорили не только о героических делах 6-й дружины, но и о том, как она, в отличие от других добровольческих дружин, была крайне плохо одета и обута. К тому же солдаты частенько голодали.
Как выяснилось, вопросами обеспечения добровольческих дружин занималось Армянское Национальное бюро, созданное еще в 1912 году партией «Дашнакцутюн», используя для этого средства, предоставляемые армянскими богачами. А 6-я дружина сформирована была из армян, приехавших из Астрахани, Румынии, Америки, большая часть которых состояла в партии «Гнчак», как и оба ее командира – Григор Авшарян и Гайк Бжишкян.
Остается сожалеть, что недружественные отношения между национальными партиями, борющимися за свободу и независимость одного и того же народа, помешали им найти общий язык. Частично и это нанесло непоправимый ущерб общему делу в борьбе с турками и их курдскими пособниками.
ВЗЯТИЕ СИМБИРСКА
В 1916 году Гайка Бжишкяна назначают начальником армянских боевых резервных отрядов. Но тут дают о себе знать раны, полученные в боях, и Бжишкян едет в Москву на лечение, где его и застает Февральская революция. Он поступает в распоряжение штаба революционных войск Совета рабочих депутатов, возглавив военно-патрульную команду, которая занималась поимкой бывших полицейских, обезоруживала их.
В мае 1917 года Бжишкян оказался в Самарканде, где поддерживал связь с Закаспийским краевым комитетом большевиков. Всем сердцем приветствовал Октябрьскую революцию. А получив от предсовнаркома Туркестана Колесова телеграмму о выступлении бухарского эмира против советской власти, по поручению Самаркандского ревкома стал сколачивать дружины из рабочих – армян, сартов, евреев – для борьбы с эмиром.
А тут началась гражданская война.
В апреле 1918 года Гай, отойдя от партии «Гнчак» и вступив в большевистскую партию, формирует в Самаре красногвардейские части.
Летом того же года, желая перебить хребет молодому Советскому государству, силы белых выбирают плацдармом для решительного удара по красным Среднее Поволжье. Мятеж чехословацкого корпуса, вставшего на сторону белых, охватывает Самару и Симбирск. На левобережье к тому времени хозяйничали каппелевцы. Все три городские тюрьмы Симбирска были забиты сторонниками советской власти. Попытки Красной Армии отбить город успеха не имели. К концу лета 1-я Революционная армия Тухачевского, в состав которой входила 1-я Самарская пехотная дивизия во главе с Гаем, после ряда успешных маневров обкладывает Симбирск с трех сторон. И буквально на плечах отступающего врага бойцы дивизии Гая 12 октября врываются в Симбирск…
Ленину, вождю революции, как раз в те дни раненому Фаиной Каплан, Гай шлет телеграмму: «Взятие вашего родного города, это ответ за одну вашу рану, а за другую будет Самара». Надо сказать, что при Сталине твердили, что телеграмму эту отправили бойцы дивизии, а не их командир, благодаря которому дивизия «эффектного армянина» прослыла «Железной». В ноябре 1918 года 1-я Самарская была переформирована в 24-ю стрелковую дивизию, получившую наименование «Самаро-Ульяновская Железная дивизия».
Генерал-майор Н.И. Корицкий вспоминает:
«На симбирское направление, в район станции Майна, вышла Сенгилеевская группа под командованием Г.Д. Гая. Михаил Николаевич Тухачевский и Валериан Владимирович Куйбышев выехали лично встретить ее. Я их сопровождал…
Тухачевский и Куйбышев направились в части, чтобы ознакомиться с состоянием войск. Красноармейцы и командиры были переутомлены, голодны, плохо одеты, но при всем этом бросались в глаза их спайка и дисциплинированность. У начдива Железной идеи командарма нашли полную и безраздельную поддержку…
Г.Д. Гай, всегда любивший «шикануть», на этот раз устроил даже нечто вроде торжественного приема в честь Тухачевского… На столе, покрытом домотканой, с русской вышивкой скатертью, были расставлены тарелки с жареными курами, салом и лесной земляникой. Хозяйничала за столом сестра милосердия Лия Ильинична Шерман, ставшая вскоре женой Гая…»
Вслед за Симбирском Гай взял Сызрань, Бузулук, Ставрополь, Буинск, Тетюши, Стерлитамак, Белебей, Бугуруслан, Уральск, Орск, Актюбинск…
В боях за Симбирск отличился Г.К. Жуков, будущий Маршал Победы. В 1924 году именно Гай рекомендовал его на учебу в кавалерийскую школу в Петрограде.
В своих «Воспоминаниях и размышлениях» Г.К. Жуков пишет:
«Я с удовольствием вспоминаю совместную работу с комдивом Г.Д. Гаем. Первая наша встреча произошла в его лагерной палатке, куда были вызваны на совещание командиры и комиссары частей. После официального представления Г.Д. Гай пригласил всех расположиться у его рабочего стола. Я увидел красивого человека, по-военному подтянутого. Его глаза светились доброжелательностью, а ровный и спокойный голос свидетельствовал об уравновешенном характере и уверенности в себе. Я много слышал о геройских делах Г.Д. Гая и с интересом в него всматривался. Мне хотелось проникнуть в его душевный мир, понять его как человека и командира».
1 декабря 1918 года Революционный Военный Совет Республики (РВСР) доверяет Гаю командовать 1-й армией Восточного фронта. С ней он отстоял Оренбург, громя казаков атамана Дутова в степях под городом. Затем, когда Деникин двинул на Москву, Гай был переброшен на Южный фронт и назначен командиром сперва 42-й стрелковой, а затем 1-й Кавказской «Дикой» кавалерийской дивизии. В апреле 1920 года во главе 2-го кавалерийского корпуса руководил десантной операцией на Крымском полуострове.
Переброшенный на русско-польскую войну на Западный фронт, Гай формирует 3-й кавалерийский корпус. 4 июня 1920-го он, прорвав фронт белополяков, захватил Вильно, Гродно, Цехавов, Липно, Плоцк… Увлекшись боевыми действиями, Гай оказался в землях Восточной Пруссии, где был интернирован. Пройдет два месяца, и его корпус в полном составе воротится на родину.
* * *
В официальной биографии Гая значилось: «Награжден всеми существующими в Красной армии наградами – золотой шашкой от армянской дружины, золотыми часами от РВСР и ЦИК СССР, 2 портсигарами ЦИК и Совнаркома, серебряной шашкой за храбрость и 2 орденами Красного Знамени от ВЦИК…» Ордена получил за бои в Поволжье (1918) и польско-русскую кампанию (1920).
НАРКОМВОЕНМОР АРМЕНИИ
В 1928 году издательством «Большая Советская Энциклопедия» был выпущен сборник «Книга в СССР». В нем в статье «Гай Гая Дмитриевич» содержится биография Гайка Бжишкяна:
«По возвращении из Германии, ввиду ликвидации фронтов, поступил в Военную академию, закончил младший и старший курсы, а затем в 1922 году окончил Военно-академические курсы высшего комсостава. По окончании назначен наркомвоенмором (народный комиссар по военно-морским делам. – М. и Г.М.) ССР Армении, где организовал Красную армию. На Кавказе, помимо военной работы, вел активную советскую работу в качестве члена Закавказского ЦИКа, Арм. ЦИКа, командующего Чона (часть особого назначения. – М. и Г.М.) и военного комиссара Советской Армении».
Признаться, в архивах ничего о пребывании Гая в Армении обнаружить не удалось. Почему и пользуемся записями известного журналиста Альберта Гаспаряна:
«Один из загадочных периодов в жизни Гая — пребывание в ССРА (Советской Социалистической Республике Армения). Архивы ЦК КП Армении содержат лишь несколько строчек, где упоминается имя Гая. По некоторым данным, он был наркомом военных дел, а также военным комиссаром Армении. До того эту должность, вместе с должностью председателя Совнаркома, занимал Александр Мясникян, пригласивший его в Армению. Они были знакомы еще по Белоруссии, с 20-го года. Когда конкретно Гай приехал в Армению, чем занимался в первое время — неизвестно. Впервые его имя упоминается в протоколе заседания ЦК КПА от 17.11.22 г. «Слушали: доклад т. Гая об организации корпуса. Постановили: вопрос о корпусе снять с обсуждения». Коротко и неясно. И еще один раз имя Гая упоминается в протоколе заседания ЦК КПА от 06.12.22 г. «Слушали: о Наркомвоенкомрате и Чоне. Постановили: Комчоном ССРА назначить т. Гая. Исполнение обязанностей Военного Комиссара Армении возложить на т. Гая, при заместителе т. Саратикове». Не протокол, а песня! Памятник революционной стилистики. Вот и вся архивная информация. Получается, что Гай проработал в Армении в лучшем случае не более одного года».
В очередной раз нас выручила подшивка газеты «Кармир рашпар» («Красный пахарь»), хранившаяся в семейном архиве. Газета издавалась в Горисе, центре Зангезурского уезда, как официальный орган уездного комитета партии и исполкома. Из № 41 от 17 декабря 1922 года мы почерпнули:
«25 ноября в 5 часов вечера в зале исполкома собрался второй съезд советов Зангезурского уезда. Под гром аплодисментов в президиум были избраны т.т. Ленин, Троцкий и Мясникян, а также гость съезда т. Гайк Бжишкян, легендарный Гай, народный комиссар по военным делам Армении. Вожак коммунистов края Мнацакан Тавакалян предоставил слово военачальнику. В краткой и яркой речи товарищ Гай поприветствовал участников съезда. Затем выразил сожаление, что не может «продлить свое пребывание в Зангезуре для более близкого ознакомления со свободолюбивым и героическим народом горного края, его нуждами и заботами». Гай пообещал оказать всемерное содействие зангезурцам, заверив их, что изыщет возможность приехать сюда снова. Отчет о работе исполкома за год зачитал его председатель Баграм Арутюнян. Съезд завершился ободряющими словами Гая и пением «Интернационала»…
В честь участников съезда в стенах народного театра было дано представление, перешедшее в митинг. Артисты отличились в пьесе «Кто из двоих?» В антрактах подавали чай и играли на таре. Из театра Гай уходил довольным».
В том же номере газеты «Кармир рашпар» было опубликовано «Обращение тов. Гая к бесстрашным воинам Армянской Красной Армии» в связи с его вступлением в должность народного комиссара по военным делам. Под текстом стояла дата – «30 октября 1922 г. Ереван», что подтверждает факт его прибытия в столицу Советской Армении во второй половине октября 1922 года.
«Красная буря уже близка. Будь готов взбурлить весь мир!» Эти строки, обращенные к Гаю, взяты нами из номера от 1 января 1923 года той же газеты. Подобного рода новогодние пожелания от имени мифической «Радиостанции Зангезура» были направлены и в адрес Ленина, Троцкого, Зиновьева и Мясникяна.
* * *
Из сборника «Книга в СССР» узнаем, что Гая Гай награжден «знаком за отличие от ЦИКа Советской Армении».
А вот о том, что сталось с золотой Георгиевской саблей, подаренной ему умирающим командиром 6-й дружины Авшаряном, мало кто знает.
Эта реликвия ныне выставлена на стенде, посвященном Гайку Бжишкяну, в Историческом музее Армении. В апреле 1923 года, покидая Армению, Гай преподносит ее в дар Ереванской военной школе командиров. Позже ее, как приз, вручают одному из командиров Армянской дивизии – победителю Закавказских стрелковых соревнований.
А когда в 37-м весть об аресте и расстреле Гая дошла до Армении, счастливый обладатель приза, во избежание репрессий, решил отделаться от «компрометирующей» реликвии, припрятав саблю в колодце. Там, на глубине 13 метров, она и пролежала более четверти века. И всплыла совершенно случайно.
ПРОФЕССОР АКАДЕМИИ ЖУКОВСКОГО
Вернувшись из Армении, в мае 1923-го Гай отправляется в Минск командиром 7-й Самарской кавалерийской дивизии, затем ему вновь доверяют 3-й кавалерийский корпус им. БССР с одновременным исполнением обязанностей начальника военного гарнизона Минска…
И снова он в Москве. В 1926 году продолжает учебу в Военной академии, теперь уже носящей имя М.В. Фрунзе. В 1927-м, по ее окончании, Гай там заведует кафедрой и спустя два года защищает диссертацию.
И еще раз обращаемся к сборнику «Книга в СССР», изданному в 1928 году: «В настоящее время Гай ведет военно-научную и педагогическую работу во многих вузах. Руководит кафедрами: конницы в Военной академии, гражданской войны – в Вечерней военной академии и циклом военной истории в Военно-воздушной академии. Состоит членом бюро военной секции Комакадемии и членом правления Армянской секции пролетарских писателей. Его перу, кроме газетных и журнальных статей и художественных рассказов, принадлежит ряд работ по истории гражданской войны: «Первый удар по Колчаку» (1926), «В боях за Симбирск» (1928), «За Варшаву» (1928), «III Конный корпус под Гродно» в сборнике «Гражданская война» (1928) и др.».
В 1932-м Гая приглашают на кафедру истории войн и военного искусства Военно-воздушной академии им. Н.Е. Жуковского. Через год он уже профессор, руководит кафедрой.
* * *
В воспоминаниях современников фигура Гая вырастает в личность и в самом деле неординарную. Широко эрудированный, Гай увлекался лингвистикой, владел 12 языками, любил музицировать, слыл неплохим литератором. Его рассказами, которые регулярно появлялись в журнале «Молодая гвардия», зачитывалась рабочая молодежь.
Упоминает о нем, как о храбром командире, в своей книге и Армин Вегнер – немецкий поэт, писатель-антифашист. Она была посвящена судебному процессу над Согомоном Тейлеряном, прикончившим в Берлине средь бела дня палача армянского народа Талаат-пашу.
В 1967 году в честь его 80-летия в СССР была выпущена почтовая марка. А за четыре года до этого его имя было присвоено речному пассажирскому теплоходу – «Комдив Гай».
Увековечен Гай и в названиях улиц, бульваров, в памятниках – в Ульяновске (бывший Симбирск), Гродно, Минске, Самаре, Тольятти, Оренбурге. Воздала ему должное и Армения. Его именем в Ереване назван проспект, где воздвигнут памятник ему. Имя его носят ереванская средняя школа № 129, Дом офицеров в столице республики, улицы в нескольких городах Армении. В Ереване, в Нор-Норке, по адресу: улица Алавердяна, 37, где Гай в 1922-1923 годах работал наркомом по военным делам, установлена мемориальная доска. Есть мемориальная доска и в Москве, на улице Усачева, дом 29/1: «Здесь с 1927 года по 1935 год жил герой гражданской войны, один из активных строителей советских вооруженных сил Гая Дмитриевич Гай».
Марина и Гамлет Мирзояны
* П.А. Кобозев в 1918 г. был членом Реввоенсовета Восточного фронта, состав которого входила «Железная дивизия» Гая.
Следующая статья: Самбисты в ожидании… зимней Олимпиады
